Люкс Л. Лев Троцкий в борьбе против Гитлера, Сталина и сталинской «теории фашизма» (1930-1933)

Физическое уничтожение старой большевистской гвардии, которая после 1917 года диктаторски властвовала в России, – одно из самых порази­тельных явлений новейшей истории. Внешне эта трагедия отчасти напо­минает события во Франции времен якобинского террора. Но во Франции 9 термидора 1794 года режим Робеспьера, просуществовавший не более двух лет, рухнул. В Советском Союзе, напротив, «термидора» никогда не было, вопреки утверждениям некоторых авторов. Не могло быть и речи о сколько-нибудь последовательном сопротивлении тирану со сто­роны ленинской гвардии, за немногими редкими исключениями – такими как Мартемьян Рютин и некоторые другие. Вот что пишет в этой связи биограф Сталина, А. Антонов-Овсеенко: «Часто спрашивают, неужели на Сталина не было ни одного покушения? Да, ни одного... Да их не было у нас, заговорщиков, ибо уже к началу 30-х годов с именем Сталина связывали все победы социалистического строительства. И разгром "троцкизма". И укрепление единства комму­нистических рядов»[1].

          Упорная борьба Троцкого против Сталина, которую бывший соратник Ленина вел начиная с 1929 года вплоть до своей гибели в 1940 году, нетипична для тогдашнего большевизма. Высылка из СССР, которую так тяжело пережил Троцкий, в конечном итоге оказалась подарком судьбы, так как эффективная борьба с новой деспотией была воз­можна только из заграницы.

          Hо не только внутреннюю политику Сталина, но и его губительную для страны и для европейского рабочего движения внешнюю политику можно было после 1929 года в сущности критиковать лишь из зарубежья. Это особенно касается абсурдной концепции «социал-фашизма», востор­жествовавшей в Коминтерне окончательно в 1929 году, чуть ли не накануне захвата власти нацистами. Сталинское руководство Коминтерна беспощадно пресекало любую попытку немецких коммунистов объединиться с социал-демократами в борьбе против фашизма, клеймило этих коммунистов как беспринципных оппортунистов[2]. Это о них сказал глава КПГ Эрнст Тельман в декабре 1931 года, что они не видят из-за нацистских деревьев социал-демократического леса[3]. О возможности единого фронта с социал-демократами стали говорить в Коминтерне лишь в середине 1934 года, когда рабочее движение в Германии было уже уничтожено Гитлером.

          К числу немногих коммунистов, которые открыто боролись против отождествления социал-демократии с фашизмом и предостерегали от катастрофических последствий подобной тактики, в первую очередь, принадлежал Троцкий. Можно обвинять Троцкого в чем угодно, но только не в том, что он недооценивал нацистской угрозы. Его поле­мика с официальной линией Коминтерна в начале тридцатых годов – это блестящая и уничтожающая критика сталинского упростительства.

                                                                    ***

 По­че­му же ру­ко­во­дство Ко­мин­тер­на в на­ча­ле 30-х го­дов тре­бо­ва­ло от ком­пар­тии Гер­ма­нии про­ве­де­ния по­ли­ти­ки, про­ти­во­ре­ча­щей ин­те­ре­сам са­мой КПГ? На этот во­прос мож­но от­ве­тить, про­сле­див взаи­мо­за­ви­си­мость то­гдаш­ней внут­рен­ней по­ли­ти­ки СССР и боль­ше­ви­ст­ской по­ли­ти­ки Ко­мин­тер­на. Со­вет­ский Со­юз на­хо­дил­ся в цен­тре ин­те­ре­сов ста­лин­ской фрак­ции Коммунистического Интернационала. К на­ча­лу 30-х го­дов уси­ли­лась тен­ден­ция про­еци­ро­ва­ния про­цес­сов, про­хо­див­ших внут­ри СССР, на раз­ви­тие си­туа­ции во всем ми­ре. В этот пе­ри­од ВКП(б) бы­ла вы­ну­ж­де­на на­прячь все си­лы для про­ве­де­ния кол­лек­ти­ви­за­ции сель­ско­го хо­зяй­ст­ва. Для то­го что­бы сло­мить со­про­тив­ле­ние кре­сть­ян, ру­ко­во­дство пар­тии тре­бо­ва­ло от ее ря­до­вых чле­нов осо­бой твер­до­сти и дис­ци­п­ли­ны. Но та­кой же твер­до­сти и дис­ци­п­ли­ны Мо­ск­ва тре­бо­ва­ла и от всех ос­таль­ных сек­ций Ко­мин­тер­на, хо­тя по­ло­же­ние ком­му­ни­сти­че­ских пар­тий в дру­гих стра­нах ко­рен­ным об­ра­зом от­ли­ча­лось от по­ло­же­ния боль­ше­ви­ков. В этом опять же про­сле­жи­ва­ет­ся склон­ность Ста­ли­на уп­ро­щать слож­ные про­цес­сы. По мне­нию бывшего немецкого коммуниста Франца Бор­ке­нау, ат­мо­сфе­ра гра­ж­дан­ской вой­ны, воз­ник­шая в Рос­сии вслед­ст­вие про­ве­де­ния кол­лек­ти­ви­за­ции, бы­ла рас­про­стра­не­на на весь Ко­мин­терн ^[4].

Ста­лин­ская фрак­ция от­де­ли­ла се­бя от дру­гих по­ли­ти­че­ских груп­пи­ро­вок, про­ве­ла «чи­ст­ку» пар­тии от всех дру­гих фрак­ций и на­ча­ла соз­да­вать пред­по­сыл­ки для «ре­во­лю­ци­он­но­го на­сту­п­ле­ния» в це­лях по­строе­ния со­циа­лиз­ма в СССР. Та­кие же пред­по­сыл­ки долж­ны бы­ли соз­дать и все ос­таль­ные ком­му­ни­сти­че­ские пар­тии, в пер­вую оче­редь КПГ. По­ли­ти­че­ские груп­пи­ров­ки, не яв­ляв­шие­ся про­ста­лин­ски­ми, бы­ли ис­клю­че­ны из ком­му­ни­сти­че­ских пар­тий, а всем не­ком­му­ни­сти­че­ским пар­ти­ям бы­ла объ­яв­ле­на не­при­ми­ри­мая вой­на. По­сле «чи­ст­ки» сво­их ря­дов за­ру­беж­ные ком­му­ни­сты, по при­ме­ру боль­ше­ви­ков в Рос­сии, ста­ли пре­тен­до­вать на то, что толь­ко лишь они мо­гут пред­став­лять ис­тин­ные ин­те­ре­сы сво­их на­ций. Эта про­воз­гла­шен­ная Ко­мин­тер­ном так­ти­ка са­мо­изо­ля­ции мог­ла ока­зать­ся дей­ст­вен­ной лишь в том слу­чае, ко­гда ком­пар­тия име­ла мо­но­по­лию на власть (а это бы­ло толь­ко в Советском Союзе). Толь­ко пра­вя­щая пар­тия, имев­шая в сво­ем рас­по­ря­же­нии все сред­ст­ва при­ну­ж­де­ния го­су­дар­ст­вен­но­го ап­па­ра­та, мог­ла реа­ли­зо­вать свои ра­ди­каль­ные дек­ре­ты в ус­ло­ви­ях по­ли­ти­че­ской самоизо­ля­ции. Не на­хо­див­шие­ся у вла­сти ком­му­ни­сти­че­ские пар­тии, сле­до­вав­шие в 1930-1933 годам так­ти­ке Ко­мин­тер­на, за­клю­чи­ли се­бя в сво­его ро­да по­ли­ти­че­ское гет­то, по­те­ряв при этом вся­кую связь с по­ли­ти­че­ской ре­аль­но­стью сво­их стран.

Троц­кий про­ком­мен­ти­ро­вал то­гдаш­нее по­ве­де­ние КПГ сле­дую­щим об­ра­зом: она пы­та­ет­ся во всем под­ра­жать пар­тии боль­ше­ви­ков и ве­дет се­бя как един­ст­вен­ная пра­вя­щая пар­тия. Но, в от­ли­чие от ру­ко­во­дства ВКП(б), КПГ не име­ет воз­мож­но­сти аре­сто­вы­вать сво­их кри­ти­ков и про­тив­ни­ков. Ра­ди­ка­лизм КПГ осу­ще­ст­в­ля­ет­ся толь­ко на сло­вах и на­прав­лен на то, что­бы скрыть соб­ст­вен­ное бес­си­лие^[5].

Что­бы еще силь­нее под­черк­нуть раз­ни­цу ме­ж­ду ком­му­ни­ста­ми и не­ком­му­ни­сти­че­ски­ми си­ла­ми, сталинские теоретики распространили оп­ре­де­ле­ние «фа­шизм» поч­ти на все не­ком­му­ни­сти­че­ские пар­тии и группировки. Та­кая ус­та­нов­ка ав­то­ма­ти­че­ски вела к не­до­оцен­ке на­ци­ст­ской уг­ро­зы.

От­кры­тая кри­ти­ка этой аб­сурд­ной по­ли­ти­ки ста­лин­ско­го ру­ко­во­дства внут­ри ста­лин­ско­го Ко­мин­тер­на бы­ла не­воз­мож­на. Кри­ти­ко­вать са­мо­убий­ст­вен­ный курс мож­но бы­ло толь­ко из­вне. И это де­ла­ли с осо­бой ост­ро­той Троц­кий, из­гнан­ный в 1929 году из СССР, и Ав­густ Таль­хай­мер, ис­клю­чен­ный в это же вре­мя из КПГ.

 Троц­кий в 1930-1933 годах не­од­но­крат­но ука­зы­вал на то, что бес­смыс­лен­ное пе­ре­не­се­ние по­ня­тия «фа­шизм» на прак­ти­че­ски все не­ком­му­ни­сти­че­ские си­лы в Гер­ма­нии ав­то­ма­ти­че­ски при­ве­дет Ко­мин­терн к не­до­оцен­ке на­ци­ст­ской уг­ро­зы^[6]. Ог­ром­ные раз­ли­чия ме­ж­ду бур­жу­аз­ной де­мо­кра­ти­ей и фа­ши­ст­ской дик­та­ту­рой, имев­шие для ра­бо­че­го дви­же­ния жиз­нен­но важ­ное зна­че­ние, вос­при­ни­ма­лись Ко­мин­тер­ном как не­что не­су­ще­ст­вен­ное. Бес­чис­лен­ные ра­бо­чие ор­га­ни­за­ции, ле­галь­но су­ще­ст­вую­щие в Гер­ма­нии, пи­шет Троц­кий, бу­дут за­пре­ще­ны и унич­то­же­ны по­сле при­хо­да к вла­сти фа­ши­стов. Для ста­ли­ни­стов, однако, это не яв­ля­ет­ся дос­та­точ­ным до­ка­за­тель­ст­вом су­ще­ст­во­ва­ния той про­пас­ти, ко­то­рая раз­де­ля­ет пар­ла­мент­скую де­мо­кра­тию и фа­ши­ст­ский ре­жим^[7]. По мне­нию Троц­ко­го, мас­со­вое фа­ши­ст­ское дви­же­ние толь­ко то­гда от­кро­ет свое ис­тин­ное ли­цо, ко­гда за­хва­тит власть над го­су­дар­ст­вен­ным ап­па­ра­том. Не­об­хо­ди­мо все­ми си­ла­ми пре­пят­ст­во­вать это­му про­цес­су, хо­тя ста­ли­ни­сты вряд ли ока­жут­ся в со­стоя­нии про­ти­во­сто­ять это­му дей­ст­вен­ны­ми ме­то­да­ми ^[8].

Осо­бен­но рез­ко Троц­кий кри­ти­ко­вал, как уже было сказано, тео­рию «со­ци­ал-фа­шиз­ма». Знак ра­вен­ст­ва ме­ж­ду со­ци­ал-де­мо­кра­ти­ей и фа­шиз­мом яв­ля­л­ся, по мне­нию Троц­ко­го, ти­пич­ным для ста­лин­ско­го «вуль­гар­но­го ра­ди­ка­лиз­ма». Со­ци­ал-де­мо­кра­тия не мо­жет су­ще­ст­во­вать без про­ле­тар­ских ор­га­ни­за­ций, для фа­шиз­ма же ос­нов­ной це­лью яв­ля­ет­ся их унич­то­же­ние. Как по­ла­гал Троц­кий, един­ст­вен­ным спо­со­бом для пре­дот­вра­ще­ния за­хва­та вла­сти фа­ши­ста­ми бы­ло вы­сту­п­ле­ние еди­ным фрон­том КПГ и СДПГ. Но ста­лин­ское ру­ко­во­дство, пи­сал он, при­зна­ет толь­ко один вид Еди­но­го фрон­та - ко­гда все ос­таль­ные пар­тии бес­пре­ко­слов­но вы­пол­ня­ют при­ка­зы ли­де­ров Ко­мин­тер­на^[9].

В то же время Троц­кий под­верг бес­по­щад­ной кри­ти­ке не толь­ко так­ти­ку Ко­мин­тер­на, но и СДПГ. Он об­ви­нил не­мец­ких со­ци­ал-де­мо­кра­тов в пре­уве­ли­чен­ной го­су­дар­ст­вен­ной ло­яль­но­сти. В ян­ва­ре 1932 года он пи­сал, что СДПГ ни­ко­гда не ве­ри­ла в то, что фа­ши­сты ко­гда-ни­будь от­ва­жат­ся пе­рей­ти от слов к де­лу. Свою так­ти­ку СДПГ ав­то­ма­ти­че­ски пе­ре­но­си­ла на ме­то­ды фа­ши­стов. СДПГ все­гда боя­лась ре­ши­тель­ных дей­ст­вий и по­ла­га­ла, что та­кая же не­ре­ши­тель­ность свой­ст­вен­на и фа­ши­стам^[10]. Троц­кий осу­ж­дал не­спо­соб­ность не­мец­ких со­ци­ал-де­мо­кра­тов во вре­мя тя­же­ло­го кри­зи­са ока­зать дей­ст­вен­ное со­про­тив­ле­ние экс­тре­ми­ст­ско­му про­тив­ни­ку^[11].  

Однако тут надо добавить, что это качество бы­ло свой­ст­вен­но и рус­ским со­ци­ал-де­мо­кра­там и правым со­ци­ал-ре­во­лю­цио­не­рам, что и по­мог­ло боль­ше­ви­кам в 1917 году за­хва­тить власть. Троц­кий в пол­ной пре­зре­ния к со­ци­ал-де­мо­кра­там ре­чи, про­из­не­сен­ной сра­зу же по­сле боль­ше­ви­ст­ско­го пе­ре­во­ро­та, от­пра­вил со­ци­ал-де­мо­кра­ти­че­ских про­тив­ни­ков боль­ше­ви­ков в «му­сор­ную кор­зи­ну ис­то­рии»^[12]. Но три­на­дцать лет спус­тя он же, Троц­кий, ви­дел един­ст­вен­ный путь для пре­дот­вра­ще­ния по­бе­ды на­цио­нал-со­циа­лиз­ма в объ­е­ди­не­нии с тем дви­же­ни­ем, ко­то­рое он сам ко­гда-то так вы­со­ко­мер­но сбро­сил с по­ли­ти­че­ской сце­ны Рос­сии. На этот раз бес­по­мощ­ность со­ци­ал-де­мо­кра­тов в столк­но­ве­нии с бес­по­щад­ным про­тив­ни­ком сыг­ра­ла на ру­ку не ком­му­ни­стам, а на­цио­нал-со­циа­ли­стам. По­сле за­хва­та вла­сти в Гер­ма­нии Гит­лер поч­ти до­слов­но по­вто­рил сло­ва Троц­ко­го о том, что ис­то­ри­че­ская роль со­ци­ал-де­мо­кра­тов уже сыг­ра­на. Но то же са­мое Гит­лер за­яв­лял и о ро­ли ком­му­ни­стов^[13].

                                                                       ***

 Т.к. ру­ко­во­дство Ко­мин­тер­на ре­ши­тель­но пре­пят­ст­во­ва­ло по­пыт­кам не­мец­ких ком­му­ни­стов пре­одо­леть изо­ля­цию КПГ, оно таким образом демонстрировало отсутствие большого интереса в привлечении КПГ для существенного влияния на внут­рен­нюю по­ли­ти­ку Гер­ма­нии. По всей ве­ро­ят­но­сти, та­кое по­ло­же­ние дел сви­де­тель­ст­ву­ет о том, что ли­де­ры ВКП(б) не ви­де­ли пря­мой уг­ро­зы для се­бя в то­гдаш­ней по­ли­ти­че­ской си­туа­ции в Гер­ма­нии, по край­ней ме­ре, уг­ро­зы для со­вет­ско­го го­су­дар­ст­ва, ин­те­ре­сы ко­то­ро­го все­гда стоя­ли для них на пер­вом мес­те. С 1919 года боль­ше­ви­ки не ви­де­ли в не­мец­ком на­цио­на­лиз­ме си­лы, ко­то­рая мог­ла бы пред­став­лять опас­ность для Со­вет­ской Рос­сии. В Мо­ск­ве то­гда счи­та­лось ак­сио­мой, что не­мец­кий на­цио­на­лизм на­прав­лен толь­ко про­тив За­па­да, про­тив Вер­саль­ской сис­те­мы. Но так как боль­ше­ви­ки и се­бя счи­та­ли ее про­тив­ни­ка­ми, то ни­че­го не име­ли про­тив уже­сто­чив­ших­ся с 1929-1930 годов вы­сту­п­ле­ний нем­цев про­тив «оков Вер­са­ля». На­цис­тов они толь­ко из­ред­ка под­вер­га­ли кри­ти­ке за то, что те не­дос­та­точ­но ра­ди­каль­но вы­сту­па­ют про­тив Вер­саль­ской сис­те­мы. Так, например, От­то Куу­си­нен, один из ли­де­ров Ко­мин­тер­на, на XII пле­ну­ме ИК­КИ (1932 г.) уп­ре­кал нацистов в том, что у них не хва­та­ет му­же­ст­ва по­тре­бо­вать от го­су­дарств-по­бе­ди­те­лей при­сое­ди­не­ния к Гер­ман­ско­му рей­ху Ав­ст­рии и об­лас­тей, ото­шед­ших в 1918 году к Поль­ше^[14]. Аг­рес­сив­ную ри­то­ри­ку на­цис­тов боль­ше­ви­ст­ские ли­де­ры вос­при­ни­ма­ли как фа­сад, при­зван­ный скрыть во­ен­ное и по­ли­ти­че­ское бес­си­лие Гер­ма­нии. Со­вет­ское ру­ко­во­дство не толь­ко счи­та­ло, что не­мец­кий на­цио­на­лизм на­прав­лен ис­клю­чи­тель­но про­тив За­па­да, оно бы­ло так­же уве­ре­но, что во­ен­ная мощь Гер­ма­нии слом­ле­на на по­ко­ле­ния.

Это убе­ж­де­ние ос­та­ва­лось не­зыб­ле­мым вплоть до за­хва­та вла­сти на­цио­нал-со­циа­ли­ста­ми. Хо­тя боль­ше­ви­ки и вос­хи­ща­лись мо­щью не­мец­кой про­мыш­лен­но­сти, они, очевидно, не по­ни­ма­ли, что имен­но бла­го­да­ря ее по­тен­циа­лу Гер­ма­ния име­ет все пред­по­сыл­ки для воз­ро­ж­де­ния своей во­ен­ной ма­ши­ны. Со­вет­ские ру­ко­во­ди­те­ли, как оказалось, не за­ме­ча­ли, что вся ин­фра­струк­ту­ра, ко­то­рая в Рос­сии толь­ко создавалась пу­тем ин­ду­ст­риа­ли­за­ции, что­бы сно­ва сде­лать страну ве­ду­щей во­ен­ной дер­жа­вой, уже дав­но су­ще­ст­во­ва­ла в Гер­ма­нии.

Эту недооценку нацистской угрозы сталинским руководством Троцкий считал вершиной легкомыслия. Он очень рано стал предсказывать смертельную угрозу, какую нацистская Германия представит для Советского Союза. Лишь фашистская Германия может решиться на войну с Советским Союзом, чтобы отвлечь внимание народа от внутренних проблем, – писал Троцкий еще в 1932 году, до победы нацистов^[15].

Троцкий советовал советскому руководству провести частичную мобилизацию, как только нацисты захватят власть в Германии^[16]. Сталинское руководство Коминтерна квалифицировало эти советы как провокацию. Отто Куусинен утверждал в сентябре 1932 года, будто Троцкий добивается, чтобы Советский Союз без всякой необходимости ввязался во внешнеполитическую авантюру и тем самым поставил на карту свою безопасность^[17].   

А как в действительности выглядела внешнеполитическая программа Гитлера? Ее основные положения Гитлер сформулировал еще задолго до прихода к власти. В так называемой «Второй книге», написанной в 1928 году, но опубликованной лишь в начале 60-х гг., он писал, что любой обладающий жизненной силой народ неизбежно склонен к экспансии за счет других. Отказ от экспансии означает стагнацию. Народ, пребывающий в состоянии стагнации, будет завоеван более витальными нациями. В этой борьбе разрешены все средства. Экспансия еще более оправдана для немецкого народа тем, что он не может прокормить себя на своей небольшой территории. Самым подходящим объектом для немецкой экспансии является Россия. «Русский хаос», писал Гитлер в 1928 году, откроет дорогу немецкой внешней политике к ее единственной цели – завоеванию жизненного пространства на Востоке^[18].

Сразу же после прихода к власти Гитлер с захватывающей дух последовательностью стал осуществлять свои внешнеполитические цели, сформулированные еще в 1920-е годы.

                                                                     ***

   На­зна­че­ние Гит­ле­ра рейхс­канц­ле­ром не вы­зва­ло бес­по­кой­ст­ва у ру­ко­во­дства СССР. Тот факт, что его пра­ви­тель­ст­во пред­став­ля­ло коа­ли­цию ме­ж­ду НСДАП, Гер­ман­ской на­цио­наль­ной на­род­ной пар­ти­ей и бес­пар­тий­ны­ми кон­сер­ва­то­ра­ми, дей­ст­во­вал ско­рее уми­ро­тво­ряю­ще. В этом пра­ви­тель­ст­ве бы­ло мно­го по­ли­ти­ков, ко­то­рые на про­тя­же­нии ря­да лет бы­ли хо­ро­шо зна­ко­мы Мо­ск­ве и слу­жи­ли га­ран­та­ми про­дол­же­ния Ра­палль­ской по­ли­ти­ки, на­при­мер, ми­нистр ино­стран­ных дел Кон­стан­тин фон Ней­рат или ми­нистр обо­ро­ны Вер­нер фон Блом­берг. От этих прус­ских кон­сер­ва­то­ров, пред­став­ляв­ших боль­шин­ст­во в пра­ви­тель­ст­ве, Мо­ск­ва ожи­да­ла сдер­жи­ваю­ще­го влия­ния на Гит­ле­ра. Да и са­ми не­мец­кие кон­сер­ва­то­ры чув­ст­во­ва­ли свое яв­ное пре­вос­ход­ст­во в коа­ли­ци­он­ном пра­ви­тель­ст­ве по от­но­ше­нию к НСДАП. Фон Па­пен, сыг­рав­ший за­мет­ную роль при ут­вер­жде­нии но­во­го пра­ви­тель­ст­ва, ска­зал то­гда: «Че­рез два ме­ся­ца мы за­го­ним Гит­ле­ра в угол»^[19].  

Да­же Троц­кий, как правило, очень чет­ко оце­ни­вав­ший по­ло­же­ние дел в Гер­ма­нии, пи­сал в од­ном из пер­вых ком­мен­та­ри­ев по по­во­ду при­хо­да к вла­сти на­цио­нал-со­циа­ли­стов, что Гит­лер на­хо­дит­ся в ру­ках Гу­ген­бер­га (ру­ко­во­ди­те­ля национал-консерваторов). По мне­нию Троц­ко­го, не вы­скоч­ка Гит­лер, а пред­ста­ви­те­ли не­мец­ко­го ка­пи­та­ла и не­мец­ко­го го­су­дар­ст­вен­но­го ап­па­ра­та име­ли решающее сло­во в по­ли­ти­ке Гер­ма­нии ^[20].

К не­мно­гим ис­клю­че­ни­ям в ла­ге­ре ле­вых, аде­к­ват­но оце­ни­вав­шим по­ло­же­ние в Гер­ма­нии, при­над­ле­жал Август Таль­хай­мер. Сра­зу по­сле 30 ян­ва­ря 1933 года он оп­ре­де­лил кон­сер­ва­тив­ные груп­пи­ров­ки как сла­бей­ше­го парт­не­ра в аль­ян­се. По его сло­вам, Гит­лер рас­по­ла­гал од­но­вре­мен­но и мас­со­вой ор­га­ни­за­ци­ей, и ис­пол­ни­тель­ной вла­стью, ко­то­рую ис­поль­зу­ет про­тив всех сво­их про­тив­ни­ков вне пра­ви­тель­ст­ва, чьи ор­га­ни­за­ции он рас­пус­тит и унич­то­жит. Свою мас­со­вую ор­га­ни­за­цию и свою связь с массами Гитлер ис­поль­зу­ет для ока­за­ния дав­ле­ния на кон­сер­ва­тив­ных парт­не­ров по коа­ли­ции. Си­туа­ция скла­ды­ва­ет­ся та­ким об­ра­зом, пред­ска­зы­вал Таль­хай­мер, что для за­вое­ва­ния еди­но­лич­ной вла­сти на­цио­нал-со­циа­ли­стам по­на­до­бят­ся ме­ся­цы, то­гда как Мус­со­ли­ни по­тре­бо­ва­лись го­ды для дос­ти­же­ния той же це­ли в Ита­лии^[21].

В том, что на­цио­нал-со­циа­ли­сты при­шли к вла­сти, не унич­то­жив пред­ва­ри­тель­но ра­бо­чие пар­тии в гра­ж­дан­ской войне, ру­ко­во­дство Ко­мин­тер­на ви­де­ло еще од­ну при­чи­ну для оп­ти­миз­ма. В Ита­лии, во вре­мя так на­зы­вае­мо­го мар­ша фа­ши­стов на Рим, си­туа­ция скла­ды­ва­лась со­всем по-дру­го­му. Мус­со­ли­ни при­шел к вла­сти по­сле двух­лет­ней гра­ж­дан­ской вой­ны, в хо­де ко­то­рой фа­ши­стам уда­лось поч­ти пол­но­стью раз­ру­шить ин­фра­струк­ту­ру италь­ян­ско­го ра­бо­че­го дви­же­ния. Ор­га­ни­за­ци­и же гер­ман­ско­го ра­бо­че­го дви­же­ния к мо­мен­ту при­хо­да к вла­сти на­цио­нал-со­циа­ли­стов продолжали существовать. 13 мил­лио­нов из­би­ра­те­лей от­да­ли свои го­ло­са на по­след­них (пе­ред 30 ян­ва­ря 1933 года) вы­бо­рах обе­им не­мец­ким ра­бо­чим пар­ти­ям, 6 мил­лио­нов из них го­ло­со­ва­ли за КПГ. Раз­ру­ше­ние этих мощ­ных мас­со­вых ор­га­ни­за­ций свер­ху в Мо­ск­ве счи­та­ли не­воз­мож­ным. Ко­гда сра­зу по­сле под­жо­га рейхс­та­га КПГ бы­ла за­пре­ще­на, мно­гие ли­де­ры Ко­мин­тер­на бы­ли убе­ж­де­ны, что она смо­жет ус­пеш­но бо­роть­ся про­тив ре­жи­ма и в под­по­лье.  Вильгельм Кно­рин, один из ли­де­ров Ко­мин­тер­на, пи­сал в мар­те 1933 года, что да­же де­ся­ти­лет­ний тер­рор Мус­со­ли­ни не смог унич­то­жить Италь­ян­скую ком­му­ни­сти­че­скую пар­тию. «Тем бо­лее ни­ка­кие ме­ры по­дав­ле­ния не смо­гут унич­то­жить … Ком­му­ни­сти­че­скую Пар­тию Гер­ма­нии, … сло­мить во­лю 6 мил­лио­нов тру­дя­щих­ся Гер­ма­нии, го­то­вых бо­роть­ся за унич­то­же­ние ка­пи­та­ли­сти­че­ской сис­те­мы»^[22].

Троц­кий сна­ча­ла ду­мал так же. В от­ли­чие от ста­ли­ни­стов, для него при­ход Гит­ле­ра к вла­сти не был не­ожи­дан­но­стью: Троц­кий уже на про­тя­же­нии не­сколь­ких лет счи­тал это воз­мож­ным. Да­же фор­ма при­хо­да к вла­сти – доб­ро­воль­ная пе­ре­да­ча ее со сто­ро­ны пра­вя­щих груп­пи­ро­вок Гит­ле­ру – бы­ла пред­ска­за­на им как по­ли­ти­че­ская воз­мож­ность^[23]. И все же он был убе­ж­ден, что та­кой при­ход на­цио­нал-со­циа­ли­стов к вла­сти не­из­беж­но раз­вя­жет в Гер­ма­нии гра­ж­дан­скую вой­ну. В его ком­мен­та­ри­ях по по­во­ду на­зна­че­ния Гит­ле­ра рейхс­канц­ле­ром не чув­ст­во­ва­лось по­ра­жен­че­ских на­строе­ний. Вплоть до под­жо­га рейхс­та­га Троц­кий счи­тал ре­во­лю­ци­он­ную си­лу не­мец­ко­го про­ле­та­риа­та не­слом­лен­ной и по­ла­гал, что ре­шаю­щие сра­же­ния в Гер­ма­нии еще пред­сто­ят. Более- менее пас­сив­ная ка­пи­ту­ля­ция не­мец­ких ра­бо­чих пар­тий пе­ред на­цио­нал-со­циа­ли­сти­че­ским тер­ро­ром со­вер­шен­но по­тряс­ла Троц­ко­го. В ию­не 1933 года он рас­це­ни­вал это ка­та­ст­ро­фи­че­ское по­ра­же­ние как са­мое со­кру­ши­тель­ное за всю ис­то­рию ра­бо­че­го дви­же­ния. Те­перь Троц­кий осу­ж­дал ста­ли­ни­стов за не­спо­соб­ность пра­виль­но оце­нить ре­аль­ные раз­ме­ры их соб­ст­вен­но­го по­ра­же­ния в Гер­ма­нии. Он пи­сал, что скры­тое за ил­лю­зия­ми по­ра­же­ние оз­на­ча­ет ги­бель. Обе­ща­ние КПГ про­дол­жать ре­во­лю­ци­он­ную борь­бу про­тив фа­шиз­ма и в под­по­лье Троц­кий про­ком­мен­ти­ро­вал сле­дую­щим об­ра­зом: ста­лин­ская КПГ, ока­зав­шая­ся пол­но­стью не­со­стоя­тель­ной на сво­бо­де, точ­но так­ же ока­жет­ся не­со­стоя­тель­ной и в под­по­лье^[24].

По­сте­пен­но ста­ли­ни­сты то­же на­ча­ли по­ни­мать, на­сколь­ко не­до­оце­ни­ли опас­ность на­цио­нал-со­циа­лиз­ма. В ав­гу­сте 1933 года в пе­чат­ном ор­га­не Ко­мин­тер­на га­зе­те «Рунд­шау» мож­но бы­ло про­честь та­кие сло­ва: «Путь, ко­то­рый италь­ян­ский фа­шизм про­шел за пять лет, при­бе­гая к слож­ней­шим ма­нев­рам, не­мец­кий фа­шизм одо­лел за пять ме­ся­цев» ^[25].

Не­смот­ря на это, ста­лин­ское ру­ко­во­дство Ко­мин­тер­на не бы­ло го­то­вым при­знать да­же не­боль­шие ошиб­ки в так­ти­ке КПГ и са­мо­го Ко­мин­тер­на в 1930 - 1933 годах. По мне­нию Мо­ск­вы, эта так­ти­ка бы­ла аб­со­лют­но вер­ной, вплоть до мель­чай­ших де­та­лей. КПГ предвидела раз­ви­тие со­бы­тий и пред­при­ня­ла все воз­мож­ное, что­бы пре­дот­вра­тить при­ход к вла­сти на­цио­нал-со­циа­ли­стов. Пар­ти­ей, боль­ше всех ви­нов­ной в за­хва­те Гит­ле­ром вла­сти и по­тер­пев­шей наи­боль­шее по­ра­же­ние в ре­зуль­та­те это­го за­хва­та, бы­ла, по мне­нию Мо­ск­вы, СДПГ. Уже за­пре­щен­ная СДПГ, ру­ко­во­ди­те­ли ко­то­рой на­хо­ди­лись в конц­ла­ге­рях или в эмиг­ра­ции, по-преж­не­му ос­та­ва­лась в гла­зах ста­ли­ни­стов глав­ной опо­рой не­мец­кой бур­жуа­зии. Да­же спус­тя год по­сле при­хо­да Гитлера со­труд­ни­че­ст­во с со­ци­ал-де­мо­кра­та­ми бы­ло для ру­ко­во­дства Ко­мин­тер­на не­при­ем­ле­мо. До на­ча­ла 1934 года тео­рия «со­ци­ал-фа­шиз­ма» ос­та­ва­лась не­при­кос­но­вен­ной.

                                                                    ***

           Непосредственно после прихода нацистов к власти Троцкий заявил, что их стремление к неограниченной экспансии можно подавить лишь силой. Пытаться вести с ними мирные переговоры бесполезно. На западные державы он, однако, в этой борьбе не слишком надеялся. Троцкий достаточно рано распознал политическую близорукость тог­дашних западных руководителей. Западные державы, писал он в июне 1933 года, лелеют надежду, что национал-социалистическая экспансия устре­мится на Восток. Поэтому они и не возражают против вооружения Германии. В действительности же национал-социализм стремится не только к завоеванию Востока, но и к мировому господству. Поэтому его война с западными странами тоже, рано или поздно, неизбежна^[26].

          Ясное понимание того, что гитлеризм представляет собой небывалую опасность для европейской цивилизации, совмещалось у Троцкого, как ни странно, с определенной недооценкой Гитлера, не говоря уже о его презрении к личности нацистского вождя и к его «абсурдному», «сумбурному» и «ненаучному» мировоззрению (как выражался Троцкий). Подобно другим высокообразованным интеллектуалам он недооценивал Гитлера – примитивного и полуобразованного самоучку. Но также от­неслись к Гитлеру и Курцио Малапарте и Освальд Шпенглер и многие другие, видевшие в Гитлере лишь карикатуру на Муссолини^[27].

Недооценка радикальности национал-социалистического мировоззрения затрудняла Троцкому и другим коммунистическим теоретикам понимание существенных различий между итальянским фашизмом и национал-социализмом. Уже в 1922 году теоретики Коминтерна характеризовали итальянскую фашистскую партию как «буржуазную партию нового типа», которая значительно отличается от других, уже существующих «буржуазных партий». Гораздо труднее далось им понимание того, что НСДАП развивалась как «фашистская партия нового типа», которая отличалась от итальянского фашизма не менее радикально, чем последний отличался от традиционных буржуазных партий.

          Впрочем, в недооценке Троцким Гитлера сыграло роль еще одно обстоятельство. Троцкий – герой и вдохновитель русской революции, полководец граж­данской войны и признанный лидер мирового коммунистического движе­ния – долгое время был кумиром масс, объектом безмерного восхищения. Его судьба сложилась, однако, так, что сначала его изгнал за пределы страны один примитивный самоучка – Сталин, а затем ему пришлось пассивно наблюдать, как другой такой же самоучка – Гитлер – достиг абсолютной власти в Германии, в стране, которую Троцкий считал клю­чевой в мировой политике и в мировой революции. Троцкий не мог при­мириться с тем, что многие объясняли удивительные успехи Сталина и Гитлера их личными качествами и способностями. Ему казалось, что триумф этих жалких деятелей объясняется действием анонимных исторических сил, которые, так сказать, «воспользовались» Сталиным и Гитлером^[28]. Когда Троцкий это писал, Сталин завершил коллективизацию – беспри­мерную по своим тоталитарным масштабам революцию сверху, а Гитлер стал единоличным правителем крупнейшей индустриальной державы Европы.

          И все же Троцкий ставил Гитлера в определенном смысле выше Сталина. Троцкому до некоторой степени импонировал демагогический талант нацистского вождя. У Сталина же, по его мнению, не было никаких сколько-нибудь выдающихся политических способностей. Как политик, Сталин, по мнению Троцкого, не идет ни в какое сравнение ни с Гитлером, ни тем более с Муссолини^[29].

          Троцкий называет Сталина «термидорианцем»^[30]. Тем самым он показывает непонимание сути сталинской революции сверху. Ведь когда мы говорим о сталинизме, речь отнюдь не идет о попытке покончить с утопически-террористической фазой революции, как это было в случае термидора. Наоборот, Сталин довел эту линию развития русской революции до логического предела. Троцкий же считал верность идее мировой революции неотъемлемой частью всякой «истинно-революционной» политики. Отсюда и его недооценка беспримерной динамики сталинской «революции сверху».

                                                                        ***

 Советолог Исаак Дейчер, разделяющий по существу, взгляды Троцкого на «термидорианский» характер сталинского режима, выдвигает, однако, тезис, более точно определяющий суть сталинской эпохи. Сталинский переворот был, по его мнению, еще более глубоким, чем октябрьский переворот 1917 года. Именно Сталин создал в Советском Союзе ситуацию, из которой возвращение к предреволюционным условиям стало невозможным^[31].  И действительно, Ста­лин­ской ре­во­лю­ции свер­ху, на­чав­шей­ся в 1929 го­ду, уда­лось в са­мом ши­ро­ком мас­шта­бе по­дог­нать рос­сий­скую дей­ст­ви­тель­ность под боль­ше­ви­ст­скую док­три­ну. Те­перь бы­ло дос­тиг­ну­то то, че­го без ус­пе­ха до­би­вал­ся Ле­нин в пер­вые го­ды по­сле боль­ше­ви­ст­ско­го за­хва­та вла­сти (пре­ж­де все­го в пе­ри­од «во­ен­но­го ком­му­низ­ма» 1918-1921). Только Сталину удалось осуществить основной постулат марксизма – ликвидацию частной собственности^[32]. В июле 1932 г., к моменту, когда экспроприация собственности у более чем 100 миллионов крестьян была почти достигнута, Сталин писал своим соратникам, Молотову и Кагановичу: «Капитализм не мог бы разбить феодализм, он не развивался бы и не окреп, если бы не объявил принцип частной собственности основой капиталистического общества … Социализм не может добить и похоронить капиталистические элементы …, если он не объявит общественную собственность… священной и неприкосновенной»^[33].

 Не­ре­шен­ный аг­рар­ный во­прос был из по­ко­ле­ния в по­ко­ле­ние од­ной из са­мых взры­во­опас­ных про­блем Рос­сии. Лишь ста­лин­ско­му ру­ко­во­дству уда­лось сми­рить кре­сть­ян­ст­во, сло­мать его ― и имен­но тем, что оно уст­ра­ни­ло кре­сть­ян­ст­во как та­ко­вое по­сред­ст­вом его поч­ти пол­ной экс­про­приа­ции. Ча­ст­ная соб­ст­вен­ность и сво­бод­ный ры­нок ― глав­ные объ­ек­ты не­на­вис­ти ор­то­док­саль­ных мар­ксис­тов ― бы­ли те­перь вслед­ст­вие ста­лин­ской ре­во­лю­ции свер­ху по­все­ме­ст­но от­ме­не­ны. Те­перь ре­жим мог не­по­сред­ст­вен­но кон­тро­ли­ро­вать и управ­лять об­щим хо­зяй­ст­вен­ным по­тен­циа­лом стра­ны, все­ми ее ма­те­ри­аль­ны­ми и че­ло­ве­че­ски­ми ре­сур­са­ми. Это бы­ло важ­ней­шим ре­зуль­та­том кол­лек­ти­ви­за­ции сель­ско­го хо­зяй­ст­ва, а не по­вы­ше­ние уро­жа­ев, что ожи­да­лось пре­ж­де все­го. Толь­ко те­перь по­бор­ни­ки цен­тра­ли­зо­ван­но­го пла­но­во­го хо­зяй­ст­ва в стра­не мог­ли при­сту­пить к дей­ст­ви­ям. Те­перь был по­ло­жен ко­нец пре­дель­но слож­но­му со­су­ще­ст­во­ва­нию го­су­дар­ст­вен­но­го и ча­ст­но­го сек­то­ров хо­зяй­ст­ва, что бы­ло при­чи­ной чрез­вы­чай­но мно­гих на­пря­жен­но­стей и кон­флик­тов. Сво­бод­ная иг­ра эко­но­ми­че­ских сил, ко­то­рая бы­ла в гла­зах пра­во­вер­ных мар­ксис­тов во­пло­ще­ни­ем хао­са, бы­ла за­ме­не­на го­су­дар­ст­вен­ным ре­гу­ли­ро­ва­ни­ем.

                                                                          ***

 Од­на­ко ста­лин­ской ре­во­лю­ции свер­ху уда­лось по­ло­жить ко­нец не только хо­зяй­ст­вен­ной, но так­же и по­ли­ти­че­ской спон­тан­но­сти, и имен­но по­сред­ст­вом дис­ци­п­ли­ни­ро­ва­ния пар­тии, ко­то­рая со вре­ме­ни боль­ше­ви­ст­ской ре­во­лю­ции пред­став­ля­ла со­бой един­ст­вен­ный по­ли­ти­че­ский субъ­ект в стра­не. О дис­ци­п­ли­ни­ро­ва­нии пар­тии меч­тал еще Ле­нин. В сво­ей про­грамм­ной ра­бо­те «Что де­лать?» (1902 г.) он пред­ста­вил про­ект кон­цеп­ции стро­го дис­ци­п­ли­ни­ро­ван­ной ор­га­ни­за­ции про­фес­сио­наль­ных ре­во­лю­цио­не­ров, «пар­тии но­во­го ти­па». Эта пар­тия долж­на бы­ла в пер­вую оче­редь дей­ст­во­вать, а не веч­но дис­ку­ти­ро­вать по раз­лич­ным ос­но­во­по­ло­же­ни­ям. В 1904 го­ду Ле­нин по­яс­нял, что со­ци­ал-де­мо­кра­ти­че­ская пар­тия не есть се­ми­нар, на ко­то­ром де­ба­ти­ру­ют­ся раз­ные но­вые идеи. Это бое­вая ор­га­ни­за­ция с оп­ре­де­лен­ной про­грам­мой и чет­кой ие­рар­хи­ей идей. Всту­п­ле­ние в эту ор­га­ни­за­цию вле­чет за со­бой без­ус­лов­ное при­зна­ние этих идей^[34].

Этот по­сту­лат Ле­нин ни­ко­гда не мог осу­ще­ст­вить. Боль­ше­ви­ки ос­та­ва­лись дис­ку­ти­рую­щей пар­ти­ей. Про­воз­гла­шен­ный на X пар­тий­ном съез­де боль­ше­ви­ков в 1921 го­ду за­прет фрак­ций по­мог ма­ло. Так­же и по­сле 1921 го­да, на про­тя­же­нии ря­да лет пар­тию со­тря­са­ли внут­рен­ние по­ле­ми­че­ские раз­до­ры, еще бо­лее зна­чи­тель­но­го мас­шта­ба, не­же­ли до про­кла­ми­ро­ва­ния фрак­ци­он­но­го за­пре­та.

Лишь ста­лин­ская ре­во­лю­ция свер­ху из­ме­ни­ла ха­рак­тер пар­тии. Тип большевика меняется, писал в 1932 г. эмигрантский историк Георгий Федотов. Безусловное проведение «генеральной линии» стало для партийного руководства теперь гораздо важнее добровольного признания большевистских идей. Партийная дисциплина ценится выше, чем революционный идеализм^[35].

Федотов описывает менталитет нового поколения большевистских функционеров, которым удалось выйти победителями из второй гражданской войны начала 1930-х годов. Этим «новым большевикам» была чужда революционная романтика своих предшественников. Партия пыталась уничтожить память о братстве по оружию времен гражданской войны; симпатии к бывшим товарищам теперь считались святотатством. «Новый большевик» должен был всегда быть готов устранить даже самых честных и стойких товарищей, если они выступали против «генеральной линии партии». Партаппарат виртуозно использовал самые низменные инстинкты членов партии. На каждого из них было подготовлено досье, в котором были в мельчайших деталях перечислены слабости и недостатки «потенциальных преступников». Всеобщее недоверие и страх представляли собой важнейшие основы системы. Люди, не имеющие собственного мнения, или же те, которые не состоянии защищать свои убеждения, являлись «безупречными» товарищами по партии: их легче было контролировать: «Отсюда эта постоянная гимнастика предательства своих убеждений, упражнения в покаянных письмах и доносах на единомышленников. Нужно унизить, скомпрометировать возможно больше членов партии, чтобы они не могли выйти из повиновения. Верность коммунизму, стойкость убеждений – лучшие качества бойца, последние остатки военно-революционной этики – сознательно разрушаются во имя партийной дисциплины»^[36].

Примерно за 4 года до первого московского показательного процесса Федотов описывает эту «новую большевистскую мораль». Он прозорливо предсказал покаянные выступления бывших ближайших соратников Ленина, которые предавали свои убеждения, товарищей и даже членов своих семей и оговаривали себя, признаваясь в самых отвратительных преступлениях. Это моральное разложение представляется почти неизбежным следствием изменения менталитета большевиков, о чем Федотов писал еще в начале 1930-х годов.

Федотов за 4 года до их начала предвидел и другую существенную черту будущих показательных процессов – их фиктивность, пропагандистскую заданность, основанную на «полезной лжи».

«В настоящее время можно сказать, что коммунизм уже потерял способность различения истины и лжи, как, много раньше, – добра и зла. Истина приобрела чисто служебное, или тактическое, значение – для генеральной линии, для сегодняшнего дня. Это признается с наивным цинизмом издателями Советской Энциклопедии, историками партии. История не может угнаться за политическим заказом, меняющимся каждый день. Вчерашние полубоги, в которых верили, на которых учились, сегодня втаптываются в грязь по указке свыше», – писал Федотов^[37].

Как же могла существовать эта описанная Федотовым саморазрушительная система? На чем основывалась ее несомненная эффективность, позволившая ей победить всех своих врагов, подчинить себе русское общество как таковое?

Федотов объясняет это существованием мифа коллективизма, ощущением каждого партийца, что он – составная часть гигантского механизма: «Связь с коллективом, с партией, с могущественным сверхличным организмом. Превратиться в клеточку, не чувствовать, убить свою личность – единственный способ сохранить жизнь и способность к действию»^[38].

Как же на этом фоне выглядит ярко выраженный индивидуализм Троцкого? Об этом пишет в 1931 году Николай Бердяев в своей рецензии на автобиографию Троцкого. Троцкий – типичный революционер высокого стиля, а не типичный коммунист, пишет Бердяев. Троцкий не понял самого важного для типичных коммунистов, а именно мистики коллектива. Троцкий придает еще большое значение героическому индивидууму, он – революционер старой школы, которая берет начало еще в ХIХ веке. По этой причине этот организатор государственного переворота и организатор Красной Армии не вызывает такого ужаса, как настоящие коммунисты, которые искоренили все индивидуальное из своего сознания и полностью отдались коллективу^[39].

Сам Троцкий считал, что Сталин был всего лишь симптомом этой эволюции большевизма, а не ее мотором. В своей биографии Сталина Троцкий пишет, что Сталин достиг власти не в силу своих личных качеств, а при помощи безличной машины. Не он создал машину, а машина создала его.

С этой точкой зрения категорически не согласен один из лучших знатоков сталинской системы Абдурахман Авторханов, который считает, что Сталин был главным инициатором этого нового этапа развития большевизма, а не всего лишь его симптомом^[40].

                                                                     ***

           Работы Троцкого, написанные в изгнании, изобилуют разного рода оши­бочными оценками, но вместе с тем представляют собой оригинальный и своеобразный вклад в развитие марксистского политического мышления. В особенности это касается предложенного Троцким анализа фашизма.

          В Советском Союзе эти работы долгие годы оставались практически неизвестными. Перестройка поначалу мало что изменила в этом отноше­нии. Она лишь продолжила начатую еще в 1923/24 годах разгромную критику Троцкого. Характерно в этой связи, например, заявление литературоведа Юрия Карякина: «Я всегда Троцкого терпеть не мог. Троцкий – это Сталин вчера, а Сталин – это Троцкий сегодня», писал Карякин в 1988 году^[41].

          С другой стороны, сотрудник журнала «Коммунист» Отто Лацис в том же 1988 году вообще отказывал Троцкому в праве называться большевиком. Лацис считал, что большевистская партия всегда оставалась чуждой Троцкому^[42].

          Между тем именно Троцкий тяготел к непомерному возвеличиванию пар­тии и в высочайшей степени отождествлял себя с ней. В 1924 году, уже после того как против него началась партийная кампания, архитектор переворота 7 ноября 1917 года говорил: «Никто из нас не хочет и не может быть правым против партии. Партия в последнем счете всегда права»^[43].

                              Как бы то ни было, ссылки на верность Троцкого Ленину и больше­визму не являлись лучшим способом поправить его репутацию в эпоху перестройки. В стране происходил тогда радикальный демонтаж культа Ленина, да и всех большевистских святынь. Причем это наступление велось главным образом с двух флангов: либерально-демократического и национал-патриотического. Для обоих лагерей Троцкий был абсо­лютно неприемлем.

И все же, как это ни удивительно, начиная с 1987 года происходило «возвращение» Троцкого на Родину^[44]. Интерес к Троцкому был выз­ван, как правило, не идеологическими или партийными соображениями, а скорее любопытством к этому деятелю, некогда преданному анафеме.

          Идеи Троцкого вот уже в течение ряда десятилетий стимулируют многие идеологические и политические дискуссии на Западе. Во время перестройки к этим дискуссиям начали приобщаться и некоторые российские исследовате­ли. Пробив окно в Европу, российские авторы нашли там, к своему удивлению, не только приверженцев рыночной экономики, но и поклон­ников Троцкого, которых немало в леворадикальных кругах Запада. О рецепции идей Троцкого в постсоветской России я здесь писать не буду. Эта тема выходит за рамки данной статьи.

 Аннотация: Беспримерные политические успехи национал-социалистов в 1930-е годы обусловлены были, не в последнюю очередь, неспособностью их противников, но также и их союзников, понять характер этого движения. Поэтому особенного внимания заслуживают аналитики, которые своевременно поняли суть этого нового вызова.  К таким аналитикам принадлежал Лев Троцкий. Упорная борьба Троцкого против Сталина и сталинской «теории фашизма», которую бывший соратник Ленина вел, начиная с 1929 года вплоть до своей гибели в 1940 году, нетипична для тогдашнего большевизма. Можно обвинять Троцкого в чем угодно, но только не в том, что он недооценивал нацистской угрозы. Полемике Троцкого с официальной линией Коминтерна в начале тридцатых годов посвящена данная статья.

 Ключевые слова: Лев Троцкий, Иосиф Сталин, Адольф Гитлер, КПГ, Коминтерн, Социал-демократия, Национал-социализм, фашизм, Август Тальхаймер, Георгий Федотов

The struggle of Lev Trotsky against Hitler, Stalin and the Stalinist „theory of fascisms“ (1930-1933) (Abstract)

 Sweeping polutical successes of the NADAP in the 1930s were closely connected with the misjudgements of this political force by ist opponents as well as by its allies. Among the few analysts of that time, who could recognize the extent of the Nazi threat, was the Communist dissident und the unbending opponent of Hitler and Stalin – Lev Trotsky. This article is dedicated to his warnings and forecasts.

 Key words: Lev Trotsky, Joseph Stalin, Adolf Hitler, The Communist Party of Germany, Comintern, Social democracy, National socialism, Fascism, August Thalheimer, Georgy Fedotov 

* Письменная версия доклада, прочитанного 12 апреля 2019 г. в рамках семинара «Восток-Запад: универсализм культур» Международной лаборатории исследований русско-европейского интеллектуального диалога НИУ ВШЭ. В статье получили развитие некоторые положения, нашедшие отражение в моих книгах: Третий Рим? Третий Рейх? Третий путь? Исторические очерки о России, Германии и Западе. М., 2002; История России и Советского Союза. От Ленина до Ельцина, РОССПЭН: М., 2009.

[1] Антонов-Овсеенко А. Сталин и его время // Вопросы истории. 1989. № 10. С. 84.

[2] См. Luks L. Entstehung der kommunistischen Faschismustheorie. Die Auseinandersetzung der Komintern mit Faschismus und Nationalsozialismus 1921-1935. Stuttgart, 1935.

[3] Die Kommunistische Internationale. 10.12.1931. P. 1906.

[4] Borkenau F. The Communist International. London, 1938. P.339.

[5] Trotzki. Schriften über Deutschland. Ed. H. Dahmer. Frankfurt/Main, 1971. Vol. 1. P.208-209.

[6] Троцкий Л. Немецкий бонапартизм//Бюллетень оппозиции. Октябрь 1932. № 32. С.44-45.

[7] Trotzki. Schriften über Deutschland. Vol. 1. P.199.

[8] Там же.  P.156, 160.

[9] Там же. Р. 205-206; его же. Что есть Социал-фашизм? // Бюллетень оппозиции (большевиков-ленинцев). Май 1930. № 15-16; См. также: Broué P. Trotzki. Eine politische Biographie. Vol. II. Der Kampf gegen Stalinismus und Faschismus. Köln, 2003. P. 866-867.

[10] Trotzki. Schriften über Deutschland. Vol. 1. P.185.

[11] Там же. P. 185-192, 364-366, 399-401.

[12] Trotzki L. Geschichte der russischen Revolution. Frankfurt/Main, 1973; Deutscher I. Der bewaffnete Prophet. Stuttgart, 1962. P.299.

[13] Domarus M. Hitler. Reden und Proklamationen 1932-1945. München, 1965. Vol. 1. Erster Halbband 1932-1934. P. 232; см. также Документы внешней политики СССР. М., 1961-1973. Т. 16. С.271.

[14] XII. пленум ИККИ. 27.8.1932-15.9.1932. Стенографический отчет. М., 1934.  T. 3. C.126.

[15] Trotzki. Schriften über Deutschland. Vol. 1. P.152.

[16] P. 315. Broué. Vol. 2. P.872-873.

[17] XII. пленум ИККИ.C.6-8.

[18] Hitlers Zweites Buch. Ein Dokument aus dem Jahr 1928. Eingeleitet und kommentiert von G.L. Weinberg. Stuttgart, 1961.

[19] Thamer H.-U. Verführung und Gewalt. Deutschland 1933-1945. Berlin, 1986. P. 232.

[20] Trotzki. Schriften über Deutschland. Vol. 2. P.439-448.

[21] Thalheimer A. Die politische Lage//Gegen den Strom 4/1933; его же. Deutschland und Italien//Gegen den Strom 4/1933.

[22] Die Kommunistische Internationale. März 1933. P.31.

[23] Trotzki. Schriften über Deutschland. Vol. 1. P.164-165.

[24] Trotzki. Schriften über Deutschland. Vol. 2. P. Trotzki L. Schriften I. Sowjetgesellschaft und stalinistische Diktatur. Vol. I.1. (1929-1936). Eds. H. Dahmer, R. Segall, R. Tosstorff. Frankfurt/Main, 1988. P.568-569.

[25] Rundschau über Politik, Wirtschaft und Arbeiterbewegung . 25. 8. 1933. №. 30. P.1119.

[26] Trotzki. Schriften über Deutschland. Vol. 2. Р. 555-566.

[27] Trotzki. Schriften über Deutschland. Vol. 2. Р. 573-574; Malaparte C. Technik des Staatsreiches. Leipzig, 1932. Р. 219-232; Spengler O. Jahre der Entscheidung. Deutschland und die weltgeschichtliche Entwicklung. München, 1953. Р. 146-148.

[28] Trotzki L. Stalin. Eine Biographie. Reinbek b. Hamburg, 1971. Vol. 1. Р. 13, Vol. 2. Р. 233-234; idem. Schriften über Deutschland. Vol. 2. Р. 233-234; см. также Brahm H. Trockijs Aufrufe gegen Hitler 1930-1933//Jahrbücher für Geschichte Osteuropas 1963.  Р. 526-527.

[29] Trotzki. Stalin. Vol. 1. Р. 12-13, Vol. 2. Р. 260; см. также Trotzki L. Stalin als Theoretiker // Idem. Schriften 1. Sowjetgesellschaft und stalinistische Diktatur. Vol. 1.1 (1929-1936). Р. 192-223. Биограф Троцкого, Дмитрий Волкогонов, пишет, что, работая в личном архиве Сталина, он убедился, что Сталин лично просматривал многие работы Троцкого, изданные в эмиграции, особенно те, в которых Троцкий писал о своем сопернике (Волкогонов Д. Троцкий. Политический портрет. В двух книгах. М., 1992).

[30] Trotzki. Schriften 1. Sowjetgesellschaft. Vol. 1.1. Р. 47, 227, 403, 581.

[31] Deutscher I. Russia after Stalin with a postscript on the Beria affair. London, 1953. P.97-98.

[32] См. Marx Karl/Engels Friedrich. Werke. Berlin, 1959 и сл. Vol. 4. P. 475.

[33] Сталин и Каганович. Переписка. 1931-1936 гг. М., 2001. С.240-241.

[34]  Валентинов Н. (Вольский): Встречи с Лениным, New York, 1972. C.252-254.

[35] Федотов Г. Правда побежденных // Современные записки. 1932. № 51. С. 381-382.

[36] Федотов Г. Судьба и грехи России. Санкт-Петербург 1991. Т. 2. C. 36.

[37] Там же. C. 36-37.

[38] Там же. С. 37.

[39] Бердяев Н. Троцкий – Моя жизнь // Новый Град. № 1, 1931.

[40] Авторханов А. Технология власти. Процесс образования КПСС (мемуарно-исторические очерки). Мюнхен, 1959. С.5.

[41] Огонек. 1988. № 12. C. 18.

[42] Лациc O. Перелом // Знамя. 1988. № 6. С. 124-178.

[43] Тринадцатый съезд РКП(б) 1924. Стенографический отчет. М., 1963.

[44] См. Клямкин И. Какая улица ведет к храму? // Новый мир. 11/1987. С.150-188; Данилов В. Мы начинаем познавать Троцкого // ЭКО. 1990. № 1. C. 47-62; Подщеколдин А. Новый курс. Пролог Трагедии // Молодой Коммунист. 1989. № 8. C. 45-50; Старцев В. Вопросы истории. 1989. № 7. C.135-137; Гусейнов А. Мораль и насилие // Вопросы философии. 1990. № 5. C. 127-136, Панцов А. Лев Давидович Троцкий // Вопросы истории. 1990. № 5. C. 65-87.